Майор не обиделся, но попросил так не говорить и старался внушить, что у него есть, или по крайней мере были, убеждения и даже очень последовательные, во главе которых, например, стояло убеждение, что род людской хоть понемножечку все умнеет, тогда как он глупеет.
Майор рассказал, что их зовут на суд за дуэль, и что Андрей Иванович Подозеров ни более, ни менее как желает, чтобы, при следствии о дуэли его с Гордановым, не выдавать этого негодяя с его предательством и оставить все это втуне.
Неточные совпадения
Однажды, наскучив бостоном и бросив карты под стол, мы засиделись у
майора С*** очень долго; разговор, против обыкновения, был занимателен. Рассуждали о том, что мусульманское поверье, будто судьба человека написана на небесах, находит и между нами, христианами, многих поклонников; каждый
рассказывал разные необыкновенные случаи pro [за (лат.).] или contra. [против (лат.).]
— Черт его знает. Секунд-майор какой-то. При Суворове служил и все
рассказывал о переходе через Альпы. Врал, должно быть.
Рассказывая мне о своем коротком знакомстве со многими известными писателями в Петербурге,
майор называл их просто Миша, Ваня и, приглашая меня к себе завтракать и обедать, невзначай раза два сказал мне ты.
Читатель, может быть, знает тот монолог, где барон Мейнау, скрывавшийся под именем Неизвестного,
рассказывает майору, своему старому другу, повесть своих несчастий, монолог, в котором шепот покойного Мочалова до сих пор еще многим снится и слышится в ушах.
— Он теперь
майор, и ему предлагают даже быть начальником кантонистов, а это решительно Аггею Никитичу не по характеру! —
рассказала за него Миропа Дмитриевна.
Несколько другим образом, в другом тоне и духе,
рассказывали у нас об одном поручике Смекалове, исполнявшем должность командира при нашем остроге, прежде еще чем назначили к этой должности нашего плац-майора.
— Смотрю я на Трезорку, —
рассказывал он потом арестантам, впрочем, долго спустя после своего визита к
майору, когда уже все дело было забыто, — смотрю: лежат пес на диване, на белой подушке; и ведь вижу, что воспаление, что надоть бы кровь пустить, и вылечился бы пес, ей-ей говорю! да думаю про себя: «А что, как не вылечу, как околеет?» «Нет, говорю, ваше высокоблагородие, поздно позвали; кабы вчера или третьего дня, в это же время, так вылечил бы пса; а теперь не могу, не вылечу…»
Придя ко мне на чай, он сначала рассмешил всю казарму,
рассказав, как поручик Ш. отделал утром нашего плац-майора, и, сев подле меня, с довольным видом объявил мне, что, кажется, театр состоится.
Мне
рассказывали в подробности, как хотели убить нашего
майора.
Но слова вполголоса были не лучше громко сказанных слов; моя дама жила в облаке вражды к ней, вражды, непонятной мне и мучившей меня. Викторушка
рассказывал, что, возвращаясь домой после полуночи, он посмотрел в окно спальни Королевы Марго и увидел, что она в одной рубашке сидит на кушетке, а
майор, стоя на коленях, стрижет ногти на ее ногах и вытирает их губкой.
«Дрянь человек и плут, авось в другой раз не приедет», — сказал Степан Михайлович семье своей, и, конечно, ничей голос не возразил ему; но зато потихоньку долго хвалили бравого
майора, и охотно слушала и
рассказывала про его угодливости молодая девочка, богатая сирота.
Майор еще раз повторил обещание прийти, и действительно пришел в назначенный вечер к Евангелу вместе с Катериной Астафьевной, которой
майор ничего не
рассказал о своих намерениях, и потому она была только удивлена, увидя, что неверующий Филетер Иваныч, при звоне к вечерне, прошел вместе с Евангелом в церковь и стал в алтаре.
Эффект, произведенный этою новостью, был чрезвычайный: генерал, жена его,
майор и отец Евангел безмолвствовали и ждали пояснения с очевидным страхом. Бодростин им
рассказывал, что обращенный на правую стезю Горданов возгнушался своего безнравственного поведения и в порыве покаяния оставил бедную Лару, сам упрашивая ее вернуться к ее законным обязанностям.
— Ни с чем, — отвечала ей майорша и
рассказала, что она застала у новобрачных, скрыв, впрочем, то, что муж ее видел ночную прогулку Подозерова под дождем и снегом. Это было так неприятно Катерине Астафьевне, что она даже, злясь, не хотела упоминать об этом событии и, возвратясь домой, просила
майора точно также ничего никогда не говорить об этом, на что Филетер Иванович, разумеется, и изъявил полное согласие, добавив, что ему «это наплевать».
Синтяниной хотелось знать: неужто Лара спокойно принимает обидное снисхождение своих мужских гостей?
Майор этого не умел
рассказать, но зато он сообщил, что Висленев тоже был на пиру «беструбной свадьбы» сестры и, говорят, очень всех забавлял и делал различные спиритские прорицания.
В эту минуту в комнату взошел
майор Форов и
рассказал, что он сейчас встретил Ларису, которая неожиданно сообщила ему, что выходит замуж за Подозерова и просит
майора быть ее посаженым отцом.
— И то правда! — смекнул
майор и добавил, — а ты же, каналья, разве не
расскажешь?
Майор только махнул рукой и начал
рассказывать ему, как подлец Филька сшиб лошади копыто,
рассказывал длинно и в конце концов даже к самому лицу его поднес больное копыто с гноящейся ссадиной и навозным пластырем, но Вывертов не понимал, не чувствовал и глядел на всё, как сквозь решетку. Бессознательно он простился, влез в свою бричку и крикнул с отчаянием...
Студенты постоянно издевались над ними, разумеется за глаза, и про одного,
майора,
рассказывали, что он ходит с муфтой.
Не больший порядок был и в самом Петербурге и даже в его центральной части, где помещались дворцы. Современник императриц Анны и Елизаветы
майор Данилов
рассказывает, что в его время был казнен на площади разбойник князь Лихутьев: «голова его вздернута была на кол». Разбои и грабежи были тогда сильно распространены в самом Петербурге. Так, в лежащих вокруг Фонтанки лесах укрывались разбойники, нападая на прохожих и проезжих. Фонтанка в то время, как мы знаем, считалась вне городской черты.
— Вот каким образом Владимир Сергеевич из
майоров сделался генера-майором. Он купил дом близ Таврического сада и теперь живет там со всем своим семейством, и всем и каждому
рассказывает по нескольку раз эту историю.
Приятели уселись в кресла, и
майор приказал подать трубки. Когда они задымились, Сергей Семенович подробно стал
рассказывать о последних событиях в Петербурге, уже известных читателям. После окончания рассказа разговор как-то невольно перешел снова на больную тему — на жену Ивана Осиповича.
— Ба, ба, ба! — вскричал Вульф. — Если б не борода, я принял бы молодца на дереве за
майора трабантского [Трабанты (драбанты) — телохранители.] его королевского величества полку, Фейергрока, когда он из-за батареи стаканов и бутылок пускает в подступающих к нему фузеи [Фузеи — кольца.] табачного дыма. Смерть на пуховике, если я лгу! Расскажи-ка, любезный, что изображается на этой картинке и что за тарабарщина написана под нею?